Выбор Сократа

Перед тем, как его приговорили к последовательно пятнадцати пожизненным срокам тюремного заключения, Джеффри Л. Дамер изложил судье Окружного суда графства Милуоки Лоренсу К. Грэму свое понимание совершенных им преступлений: «Я желал понять, что побудило меня быть таким порочным и злым», - сказал он, предваряя пояснение того, зачем же он пытал, убил и расчленил пятнадцать молодых людей и мальчиков: «врачи рассказали мне о моем заболевании, и теперь я могу немного утешиться».

Суд над Дамером демонстрирует глубоко укоренившееся в нас нежелание смотреть в лицо  основным фактам о природе человека и склонность скрывать, вместо этого, нравственный выбор и личную ответственность злодеев за непроницаемой ширмой правовых фикций и воспринятых буквально медицинских метафор.

Дамер заявил, что он виновен и безумен. Это создает противоречие в терминах. По крайней мере начиная с 18-ого века, в британской и американской правоприменительной практике объявление человека «безумным» означает, что у него отсутствует mens rea (преступный умысел), который отличает безличное событие, приводящее к ранению или смерти, такое как ураган, от  повлекшего ранение или смерть личного поступка, который, соответственно, может быть признан уголовным преступлением.

Профессор права в университете Пенсильвании Майкл Мур, признанный авторитет в сфере закона и психиатрии, излагает это следующим образом: «Поскольку психическое заболевание отрицает наше представление о разумности, мы не считаем душевнобольного ответственным... не будучи способны рассматривать его как в полной мере рациональное существо, мы, для начала, не можем подтвердить существенное условие тому, чтобы считать их действующими  в рамках морали лицами».

Это суждение объясняет, почему традиционная формулировка защиты по невменяемости звучит как «не виновен по причине безумия». Иными словами, адвокаты и психиатры рассматривают безумие — по крайней мере, в тех делах, где это служит их целям — в качестве условия, аннулирующего личную ответственность. Эта модель защиты по невменяемости опирается на аналогию со сценарием такого рода: не ведая об этом, прежде здоровый человек страдает от развивающейся опухоли головного мозга. Он стоит вверху эксалатора, с ним происходит приступ, он падает и сбивает с ног стоящего перед ним пожилого человека, тот падает и умирает вследствие  удара головой о ступеньку. Хотя человек переживший приступ, как физическое лицо, причинил смерть другого человека, он не подлежит какой-либо уголовной ответственности.

Формулировка «виновен, но безумен», таким образом, представляет собой стратегическую право-психиатрическую фикцию, цель которой — обеспечить помещение подсудимого в здание, называемое «больница», а не здание, которое называется «тюрьма».

И действительно, адвокат Дамера подчеркнул, что добивается не освобождения своего клиента, а только его содержания в психиатрической больнице, где его можно «изучить» - как если бы Дамер был объектом, а не  действующим в рамках морали лицом.  Большинство американцев, кажется, не беспокоит тот факт, что мы живем в обществе, где врачам делегированы государством полномочия помещать убийц в «больницы» и «лечить» их, против воли, от несуществующих  заболеваний.

Перед приговором Дамер заявил судье: «Я не хотел свободы. Откровенно говоря, я хотел бы себе смерти». Если и были какие-то сомнения в здравомыслии Дамера, это заявление должно их рассеять. Поскольку у каждого из нас лишь по одной жизни, приговор Дамера к пятнадцати пожизненным срокам представляет собой еще одну правовую фикцию — такую, которую мы, кажется, предпочитаем приговариванию его к смерти (в Висконсине нет смертной казни)  или просто к жизни без освобождения. И мы предпочитаем это тому, чтобы предоставить ему выбор умереть от своей руки.

В наши дни многие люди упражняются в не требующем особых усилий самодовольстве за счет выступлений против смертной казни. Поскольку многие люди желали бы вынести  смертные приговоры наркодилерам, но не действительным убийцам, я обычно избегаю обсуждения этого вопроса. Я, однако, хорошо запомнил дискуссию с одной юной дамой, отвергавшей смертную казнь на том основании, что она сама не смогла бы привести такой приговор в исполнение. Когда я напомнил ей о приговоре Сократу, она переменила тему разговора.

Я полагаю, что Общество Хэмлок и «доктор смерть» Джек Кеворкян – своего рода развлекательные репризы в шоу вокруг претензий на борьбу вокруг действительных границ нашего морального действования, окончательный символ которого состоит в праве на самоубийство – не для смертельно больных, не при содействии врачей, а в принципе.

Заключенный имеет право на библию, на адвоката, на посещения родственников, среди прочего. Если мы преодолеем фобии в отношении препаратов и самоубийства, мы сумеем добавить к этому списку право на пузырек с барбитуратами для каждого заключенного, который этого потребует (или, возможно, только для приговоренных к пожизненному заключению). Вместо этого, мы помещаем таких заключенных как Дамер, под круглосуточный «надзор для предотвращения суицида» и истолковываем их 'саморазрушение в духе леди Макбет' как свидетельство «непролеченного психического заболевания».

У нас есть право лишать людей, осужденных за значительные преступления, свободы. Но не достоинства. Для осужденных, выбор Сократа восстановил бы какую-то часть их утраченного достоинства. Для нас – всех остальных – он помог бы отчасти рассеять психиатрический туман, которого  мы напустили в систему правосудия.

Впервые опубликовано в журнале Reason в мае 1992 г.