Словарь английского языка Merriam-Webster определяет психиатрию как “раздел медицины, который расcматривает психические, эмоциональные и поведенческие расстройства”. Википедия – как “медицинскую специальность, существующую для того, чтобы изучать, предотвращать и лечить психические расстройства у людей”. Эти описания не сообщают нам, что психиатр делает и какие действия от него ожидаются с точки зрения закона и профессии. Такое умолчание скрывает неприглядную истину: психиатрия – это принуждение, маскирующееся под заботу. Оно свидетельствует о том, что это скудное прикрытие настолько эффективно, а наше нежелание увидеть неприятную истину о себе и почитаемых нами учреждениях настолько велико, что большинство либертарных авторов как в прошлом, так и сегодня оставляют психиатрию на откуп самой себе.
Специалистов в медицине выделяют по тем диагностическим и терапевтическим методам, которые характеризуют их работу: патологоанатом исследует клетки, ткани и жидкости тела; хирург рассекает живой организм, удаляет пораженные ткани и восстанавливает неработоспособные части тела; анестезиолог приводит людей в состояние бессознательности и нечувствительности к боли; а психиатр – принуждает и извиняет. Он определяет невиновных индивидов в качестве “психически больных и опасных для себя и окружающих” и лишает их свободы. Кроме этого, он извиняет преступления, когда освобождает людей от ответственности за их действия и по их обязательствам, свидетельствуя в суде под присягой о том, что люди, виновные в нарушении закона, не отвечают за свои преступные действия.
Первая из этих двух практик называется “водворение в [психиатрическое] учреждение в неуголовном порядке”, вторая – “защита по невменяемости”. Эти право-психиатрические вмешательства представляют собой два столпа, на которых стоит то сооружение, которое мы называем “психиатрия”.
Ради справедливости, следует отметить, что психиатры, кроме этого, выслушивают и разговаривают с людьми, которые обращаются к ним за помощью. Однако это никак не выделяет их из среды всех остальных: практически каждый делает то же самое. Трудность, присущая психиатрии – очевидная, но слишком часто упускаемая из виду, - заключается в том, что этот термин обозначает две практики, радикально отличающиеся друг от друга: лечение - “исцеление душ” при помощи разговора и принуждение – контролирование людей при помощи силы, одобренное и санкционированное государством. Критики психиатрии, журналисты и общественность с одинаковой систематичностью не замечают разницы между языковой практикой консультирования клиентов, обратившихся за помощью по своему желанию, и судебной практикой принуждения-и-извинения в отношении пленников психиатрической системы.
Хлеб с маслом современного психиатра складываются из 1) выписывания рецептов на психоактивные препараты с претензией на то, что они терапевтически эффективны в отношении психических заболеваний; 2) выписывания этих препаратов людям, желающим их принимать, и принуждения людей, объявленных “психически серьезно больными” принимать эти препараты против своей воли и 3) превращение добровольных психиатрических пациентов, которые представляются “опасными для себя и окружающих”, в недобровольных психиатрических пациентов. В самом деле, у современного психиатра больше нет выбора отвергнуть применение силы в отношении пациентов: такое поведение расценивается как отступление от профессиональной ответственности.
В 1967 году моим усилиям подорвать претензии на нравственную состоятельность альянса между психиатрией и государством был нанесен серьезный удар: создание антипсихиатрического движения.
Знаменитый афоризм Вольтера «Господь да избавит меня от друзей, а о врагах я позабочусь сам» оказался более чем уместен к тому, что произошло после этого: хотя моя критика союза между психиатрией и государством прозвучала на двадцать лет раньше, чем произошло изобретение термина «антипсихиатрия» и его начали делать популярным, меня зачислили в «антипсихиатры», а мои критики не замедлили объявить меня «ведущим антипсихиатром» и на этом основании отвергнуть мои аргументы.
Отрицание психиатрическим истеблишментом моей критики понятия “психическое заболевание” и отстаивание им принуждения - в качестве лечения, а извинения преступлений - в качестве гуманизма, не представляло угрозы моей работе. Как раз наоборот.
Современные “биологические” психиатры молчаливо признали, что психические заболевания не являются и не могут являться заболеваниями мозга: как только предполагаемая болезнь оказывается установленным заболеванием, ее перестают рассматривать как психическое расстройство и относят к заболеваниям тела; или, в случае неизменного отсутствия такого свидетельства, она становится незаболеванием. Вот таким образом одна разновидность сумасшествия – нейросифилис – стала заболеванием мозга, а другая – мастурбационное безумие – была вычеркнута из списка заболеваний.
Неудивительно, что чем упорнее я напоминал психиатрам о том, что лица, помещенные в психиатрический стационар, лишены свободы, тем ревностнее психиатры настаивали, что “психическое заболевание – такая же болезнь, как и любая другая”, а психиатрические больницы – полноценные медицинские учреждения. Так отстаивание психиатрическим истеблишментом принуждения и извинение преступлений укрепило мои доводы о метафорической природе психического заболевания, а также о важности делать различие между принудительной и договорной психиатрией.
Я достаточно давно утверждаю, что психические заболевания – это фиктивные заболевания, а не болезни, что принудительные психиатрические отношения подобны принудительным трудовым отношениям (рабству), и большую часть своей профессиональной жизни провел, критикуя понятие психического заболевания, возражая против практик недобровольной госпитализации и настаивая на упразднении психиатрического рабства.
В конце 1960-х группа психиатров, ведомых Дэвидом Купером (1931–1986) и Рональдом Лэйнгом (1927–1989), начали критиковать традиционную психиатрию, в особенности, так называемые соматические лечебные меры. Однако вместо того, чтобы добиваться упразднения институциональной психиатрии, они задались целью заменить ее собственной разработкой, которую они назвали «антипсихиатрия». С помощью этого драматического, но ошибочного названия они привлекли внимание к себе – и отвлекли внимание от того, чем именно они занимались. Что по-прежнему включало в себя принуждения и извинения, основанные на психиатрической власти и авторитете.
Антипсихиатрия, таким образом, - это разновидность психиатрии. Психиатр в качестве профессионала здравоохранения – это обман. Точно так же и антипсихиатр. В книге «Психиатрия: наука лжи» я показал, что психиатрия, в качестве имитации медицины, представляет собой разновидность шарлатанства. В этой книге я покажу, что антипсихиатрия – разновидность альтернативной психиатрии – это шарлатанство в квадрате.
Мои работы не составляют часть психиатрии или антипсихиатрии и не принадлежат ни к одной из них. Они принадлежат к концептуальному анализу, общественно-политической критике, защите свободы и здравого смысла. Вот почему я отвергаю равно как психиатрию, так и антипсихиатрию.
Это эссе представляет собой отредактированное извлечение из книги Antipsychiatry: Quackery Squared, которая должна быть издана Syracuse University Press в сентябре 2009 года
Русский перевод подготовлен и опубликован с любезного разрешения автора
Специалистов в медицине выделяют по тем диагностическим и терапевтическим методам, которые характеризуют их работу: патологоанатом исследует клетки, ткани и жидкости тела; хирург рассекает живой организм, удаляет пораженные ткани и восстанавливает неработоспособные части тела; анестезиолог приводит людей в состояние бессознательности и нечувствительности к боли; а психиатр – принуждает и извиняет. Он определяет невиновных индивидов в качестве “психически больных и опасных для себя и окружающих” и лишает их свободы. Кроме этого, он извиняет преступления, когда освобождает людей от ответственности за их действия и по их обязательствам, свидетельствуя в суде под присягой о том, что люди, виновные в нарушении закона, не отвечают за свои преступные действия.
Первая из этих двух практик называется “водворение в [психиатрическое] учреждение в неуголовном порядке”, вторая – “защита по невменяемости”. Эти право-психиатрические вмешательства представляют собой два столпа, на которых стоит то сооружение, которое мы называем “психиатрия”.
Ради справедливости, следует отметить, что психиатры, кроме этого, выслушивают и разговаривают с людьми, которые обращаются к ним за помощью. Однако это никак не выделяет их из среды всех остальных: практически каждый делает то же самое. Трудность, присущая психиатрии – очевидная, но слишком часто упускаемая из виду, - заключается в том, что этот термин обозначает две практики, радикально отличающиеся друг от друга: лечение - “исцеление душ” при помощи разговора и принуждение – контролирование людей при помощи силы, одобренное и санкционированное государством. Критики психиатрии, журналисты и общественность с одинаковой систематичностью не замечают разницы между языковой практикой консультирования клиентов, обратившихся за помощью по своему желанию, и судебной практикой принуждения-и-извинения в отношении пленников психиатрической системы.
Хлеб с маслом современного психиатра складываются из 1) выписывания рецептов на психоактивные препараты с претензией на то, что они терапевтически эффективны в отношении психических заболеваний; 2) выписывания этих препаратов людям, желающим их принимать, и принуждения людей, объявленных “психически серьезно больными” принимать эти препараты против своей воли и 3) превращение добровольных психиатрических пациентов, которые представляются “опасными для себя и окружающих”, в недобровольных психиатрических пациентов. В самом деле, у современного психиатра больше нет выбора отвергнуть применение силы в отношении пациентов: такое поведение расценивается как отступление от профессиональной ответственности.
В 1967 году моим усилиям подорвать претензии на нравственную состоятельность альянса между психиатрией и государством был нанесен серьезный удар: создание антипсихиатрического движения.
Знаменитый афоризм Вольтера «Господь да избавит меня от друзей, а о врагах я позабочусь сам» оказался более чем уместен к тому, что произошло после этого: хотя моя критика союза между психиатрией и государством прозвучала на двадцать лет раньше, чем произошло изобретение термина «антипсихиатрия» и его начали делать популярным, меня зачислили в «антипсихиатры», а мои критики не замедлили объявить меня «ведущим антипсихиатром» и на этом основании отвергнуть мои аргументы.
Отрицание психиатрическим истеблишментом моей критики понятия “психическое заболевание” и отстаивание им принуждения - в качестве лечения, а извинения преступлений - в качестве гуманизма, не представляло угрозы моей работе. Как раз наоборот.
Современные “биологические” психиатры молчаливо признали, что психические заболевания не являются и не могут являться заболеваниями мозга: как только предполагаемая болезнь оказывается установленным заболеванием, ее перестают рассматривать как психическое расстройство и относят к заболеваниям тела; или, в случае неизменного отсутствия такого свидетельства, она становится незаболеванием. Вот таким образом одна разновидность сумасшествия – нейросифилис – стала заболеванием мозга, а другая – мастурбационное безумие – была вычеркнута из списка заболеваний.
Неудивительно, что чем упорнее я напоминал психиатрам о том, что лица, помещенные в психиатрический стационар, лишены свободы, тем ревностнее психиатры настаивали, что “психическое заболевание – такая же болезнь, как и любая другая”, а психиатрические больницы – полноценные медицинские учреждения. Так отстаивание психиатрическим истеблишментом принуждения и извинение преступлений укрепило мои доводы о метафорической природе психического заболевания, а также о важности делать различие между принудительной и договорной психиатрией.
Я достаточно давно утверждаю, что психические заболевания – это фиктивные заболевания, а не болезни, что принудительные психиатрические отношения подобны принудительным трудовым отношениям (рабству), и большую часть своей профессиональной жизни провел, критикуя понятие психического заболевания, возражая против практик недобровольной госпитализации и настаивая на упразднении психиатрического рабства.
В конце 1960-х группа психиатров, ведомых Дэвидом Купером (1931–1986) и Рональдом Лэйнгом (1927–1989), начали критиковать традиционную психиатрию, в особенности, так называемые соматические лечебные меры. Однако вместо того, чтобы добиваться упразднения институциональной психиатрии, они задались целью заменить ее собственной разработкой, которую они назвали «антипсихиатрия». С помощью этого драматического, но ошибочного названия они привлекли внимание к себе – и отвлекли внимание от того, чем именно они занимались. Что по-прежнему включало в себя принуждения и извинения, основанные на психиатрической власти и авторитете.
Антипсихиатрия, таким образом, - это разновидность психиатрии. Психиатр в качестве профессионала здравоохранения – это обман. Точно так же и антипсихиатр. В книге «Психиатрия: наука лжи» я показал, что психиатрия, в качестве имитации медицины, представляет собой разновидность шарлатанства. В этой книге я покажу, что антипсихиатрия – разновидность альтернативной психиатрии – это шарлатанство в квадрате.
Мои работы не составляют часть психиатрии или антипсихиатрии и не принадлежат ни к одной из них. Они принадлежат к концептуальному анализу, общественно-политической критике, защите свободы и здравого смысла. Вот почему я отвергаю равно как психиатрию, так и антипсихиатрию.
Это эссе представляет собой отредактированное извлечение из книги Antipsychiatry: Quackery Squared, которая должна быть издана Syracuse University Press в сентябре 2009 года
Русский перевод подготовлен и опубликован с любезного разрешения автора
Комментариев нет:
Отправить комментарий