В наши времена всем известно, что самоубийство — это медицинская проблема. Не так давно все знали, что суицид - проблема религиозная, а также проблема уголовного права. Лишенный способности критического осмысления, разум человека склонен впитывать ошибку и умножать ее. Великий американский юморист Джош Биллингс (Генри Уилер Шоу, 1818-1885) был прав, когда говорил: «проблема не в том, что люди чего-то не знают; проблема в том, что люди знают что-то настолько, что это уже неправда». В средние века Святой Августин и святой Фома Аквинский объявили, что каждый, кто преднамеренно лишает себя жизни, данной ему Творцом, проявил пренебрежение волей и властью Бога и виновен в смертном грехе. В современном мире «самоубийство» было объявлено преступлением. Преступление суицида было упразднено в Великобритании Актом о суицидах 1961 года – те, кому не удалось завершить попытку суицида, впредь не подлежали уголовному преследованию. После 1776 года США приняли английскую систему уголовных мер против самоубийц, однако суды в Америке никогда не прибегали к этим мерам. Тем не менее, еще в 1963 году попытка суицида была тяжким преступлением в шести американских штатах – Северной и Южной Дакоте, Нью-Джерси, Неваде, Оклахоме и Вашингтоне. Сегодня практически каждый «знает», что самоубийство – это психическое заболевание, подтверждая тем самым мудрость наблюдения Иоганна Вольфганга фон Гете (1749 - 1832): «В газетах и энциклопедиях, в школах и университетах, ошибочное [мнение] всегда на поверхности, ему уютно и привольно оттого, что на его стороне большинство».
Поскольку медикализация подчинила себе наше осмысление любого рода людских проблем, мы связываем понятие «самоубийство» с понятием «профилактика», тем самым подразумевая утверждение, для которого нет доказательств - а именно, что самоубийство представляет собой «медицинскую проблему». Мы предотвращаем заболевания, но запрещаем преступления. Болезнь предотвращают, а не запрещают, даже тогда, когда для этого используются полномочия, предоставленные государством, как в случае с прививками. Вождение автомобиля в нетрезвом состоянии – это преступление, несмотря на то, что цель закона – предотвращать аварии, совершаемые пьяными водителями.
Предотвращение самоубийств следует называть «запретом самоубийств». Почему это важно? Потому что самоубийство – это деяние (то, что совершают), а не болезнь (то, что переносят). И потому что основной инструмент государства – это принуждение, а не терапия. Превентивные меры нацелены на то, чтобы нежелательные события не происходили. Запреты – на то, чтобы люди не участвовали в разновидностях поведения, признанных опасными для них самих или окружающих. Разница между этими двумя способами воздействовать на поведение человека или контролировать его, иллюстрируется разницей между «войной против рака» и «войной с наркотиками». Первую ведут с помощью денег и медицинской технологии, вторую – используя законы и тюрьмы.
Психиатрический взгляд на жизнь начал проявляться в «духе времени» современной Западной культуры в девятнадцатом веке и сформировался в ней окончательно в 1880-х, с появлением на сцене Фрейда. Его влияние состояло главным образом в успешной выработке и популяризации языка психопатологии и психотерапии. В 1939 году, в год его смерти, [известный американский поэт] Уистен Оден составил исключительно проницательную эпитафию: “. . . Хотя он часто был неправ, и иногда абсурден, / для нас он впредь не человек / но целый климат мнений, / в котором проводим мы наши непохожие жизни.”
“психическое заболевание” и утрата доверия
Люди знают, что повседневный язык преломляет общественные реалии согласно господствующим культурным верованиям, но практически не испытывают этого на себе. До тех пор, пока человек не попал в государственную систему психиатрического контроля, он едва ли поймет, как она в действительности работает, и какие угрозы фундаментальным правам человека она представляет. Как только человек становится «потребителем услуг в сфере охраны психического здоровья», он считается достойным доверия лишь постольку, поскольку он восхваляет систему. Когда он критикует ее, его отвергают в качестве индивида, не понимающего своего собственного болезненного состояния. (Критик психиатрии, не являющийся потребителем психиатрических услуг, скорее всего, также будет отвергнут).
Сегодня предотвращение суицидов – это широкомасштабное бюрократическое полицейско-психиатрическое предприятие.
С точки зрения юриста и психиатра, это медицинское лечение. С точки зрения предполагаемого самоубийцы, это лишение свободы. Нижеследующий отрывок из письма, полученного мной по электронной почте, представляет типичный пример «вмешательства с целью предотвратить суицид», представленный с точки зрения индивида, подвергшегося «профилактике»:
«Я – докторант по психологии… я был подавлен, и в поисках поддержки позвонил родителям и сообщил им о том, что чувствую склонность к суициду. Соответственно, они позвонили в полицию. Полицейские, приехав ко мне домой, надели на меня наручники и отвезли в местный «психиатрический центр».
После многочасового ожидания докторанта – который теперь назывался «пациент» - «обследовали». Психиатр «...поговорила со мной около 10 минут и решила, что в «моих лучших интересах» будет поместить меня в психиатрический стационар. Я, разумеется, протестовал, считая, что оторвать меня от повседневной жизни означает причинить больше вреда, чем пользы. Она, однако, не выразила сочувствия… спустя пять дней меня, наконец, выпустили. Я могу утверждать, что не получил пользы от нахождения в психиатрическом отделении. Я подавлен сегодня еще сильнее, чем до госпитализации, пережив шок от своего столкновения с системой оказания психиатрической помощи».
Руководители системы образования отрицают действительные последствия практики предотвращения суицидов в колледжах и университетах, и продолжают настаивать на закреплении медикализованной лжи.
Столкнувшись с тремя суицидами на протяжении нескольких месяцев, президент Корнелльского университета Дэвид Джэй. Скортон упивается собственными пошлостями: «В кампусе и вне его, среди молодых людей разразилась эпидемия самоубийств … Как отец, преподаватель, врач и президент университета, где мы недавно пережили кошмар многочисленных суицидов, я издавна был озабочен этим кризисом в национальной защите общественного здоровья».
Каждая отдельная смерть это кризис для семьи, которой она коснулась. Однако три смерти или тридцать смертей не составляют «эпидемию» или «национальный кризис защиты общественного здоровья» в стране с населением 300 миллионов человек
«Что же теперь?», - вопрошает Скортон. И отвечает: «Нам потребуется больше исследований в области факторов, ведущих к суицидам среди этой возрастной группы, а также и того, как выявить находящихся в наиболее рискованном состоянии… студенты должны знать, что обратиться за помощью – это умная идея».
Это ложь. Студент колледжа, доверяющий сотрудникам службы психического здоровья в своем учреждении, введен в заблуждение. Психиатр, психолог или социальный работник, нанятые колледжем, служат интересам колледжа, а не интересам студента.
Студент, обратившийся за помощью к такому «профессионалу», скорее окажется в ловушке и станет жертвой, чем укрепится в своих силах и получит помощь.
Так что же остается делать родителям юных взрослых, борющихся с рисками, присущими этому периоду жизни, чтобы защитить их? Они могут избегать обозначения своих детей в качестве «душевнобольных», просветить их о подлинной функции службы психического здоровья в школах, и таким образом оградить их от подобной «заботы».
И они могут продолжать исполнять свои родительские обязанности в отношении почти взрослых детей, проявляя свою любовь тем, чтобы выслушивать их, давать советы и поддерживать их в этой борьбе.
источник
Комментариев нет:
Отправить комментарий